Очередь

Товарищи, кто последний? Культовый роман одного из самых ярких и скандальных современных писателей. В многокилометровой очереди встретятся люди разных социальных классов, разных политических взглядов, разных убеждений и предпочтений. В романе «Очередь» Владимира Сорокина есть то, что свойственно всем великим произведениям мировой литературы: с течением времени он не только не потерял своей актуальности, но и приобрел новые оттенки и смыслы. Написанный в далеком 1985 году, он представляет собой бесконечные диалоги, фразы и возгласы, которыми делятся друг с другом советские граждане, стоящие в гигантской очереди пожалуй, одном из главных символов тех лет. Обсуждают всё, от сакраментального «Что дают?», «Хватит ли на всех?» и «Кто последний?» до поэзии Евтушенко, философии Платона и семейных неурядиц. В очереди есть место и любви, и пьяной драке, и глубоким раздумьям, и смешным ситуациям. И все это в великолепной стилистике настоящего народного языка. При этом роман не просто срез эпохи, Сорокину удалось поймать саму суть человека, не важно, называет он себя советским или российским, запечатлеть ту самую загадочную русскую душу. Поэтому, читая это произведение в наши дни, невольно ловишь себя на мысли, что ничего не изменилось. А уж хорошо это или плохо решать читателю.
Очередь первая опубликованная книга Владимира Сорокина увидела свет в 1985 году в Париже в издательстве Синтаксис. В ней, как и в ранних рассказах автора, отчетливо видны черты грядущего эксперимента над русской прозой, в ходе которого традиционные жанры, сюжеты и персонажи подвергнутся радикальной трансформации. В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь метафора человеческой жизни вообще. Деликатно, не докучая назиданиями напротив, развлекая приключениями героев, Очередь учит, что для достижения цели почти всегда нужны иные усилия, чем те, что мы прикладываем, да и цель мы никогда не видим ясно. Бесконечный разговор едва знакомых между собой людей неслучайно назван романом: каждая реплика, как в большом прозаическом нарративе, добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе, принадлежит всем и никому.